О бедном таджике замолвите слово.

В «Гоголь-центре» перенесли фильм Фассбиндера «Страх съедает душу» на российскую почву

В «Страхе», к счастью, есть нечто настоящее, не пластиковое — это дуэт Светланы Брагарник и Евгения Сангаджиева. ... Светлана Брагарник здесь совершает настоящий актерский подвиг. Привыкшая играть молодых героинь, она откровенно, не стесняясь, исполняет возрастную роль и при этом отважно скачет по шатким столам. В ее отношении к молодому таджику сквозит нежное материнское чувство, но во второй части любовь преображает ее и снова делает красивой и уверенной в себе женщиной, находящей в себе силы прощать и отпускать.

«Гоголь-центр» завершил свою кинотрилогию спектаклем латвийского режиссера Владислава Наставшева «Страх» по мотивам фильма Райнера Вернера Фассбиндера. Рассказ о любви пожилой москвички и молодого таджикского гастарбайтера вместе с «Идиотами» Кирилла Серебренникова и «Братьями» Алексея Мизгирева составил вполне законченный триптих о маргиналах большого города. Радикальные художники-акционисты, понаехавший люмпен-пролетариат и иммигранты из бывших советских республик — все они одинаково отторгаются обществом, и главными темами трилогии в итоге становятся нетерпимость, пугающая агрессивность и растущая ненависть в нашем с вами мире. И хотя поставлена трилогия не по современной драматургии, а по киноклассике порою полувековой давности, в ней удалось зафиксировать процессы и настроения сегодняшнего дня. «Страх» Наставшева затрагивает наиболее острую и болезненную проблему нашего общества — национализм и набирающую силу ксенофобию, которая грозит превратиться в обыкновенный фашизм. Но как ни странно, из всех трех спектаклей этот получился самым мягким и безобидным. Возможно, потому, что в его первооснове лежит мелодрама, которая в нашем склонном к сантиментам театре неизбежно вылезла на поверхность. Ведь «Страх съедает душу» — это, в свою очередь, ремейк классической голливудской картины Дугласа Сирка «Все, что дозволено небесам». Только Фассбиндер заменил традиционный сословный конфликт (богатая вдова и садовник) национальным (немецкая уборщица и арабский иммигрант) и словно впрыснул в мелодраматический сюжет хорошую дозу заморозки, отчего он превратился в социальный памфлет о закрытом, порабощенном предрассудками обществе, не желающем принимать чужаков. История из жизни Германии 1970-х годов идеально легла на наши реалии. Драматургу Любови Стрижак даже не пришлось сильно переписывать сценарий, разве что добавить несколько новых персонажей — милиционера (куда ж без него?) и начальника ТСЖ, который выдает несколько убойных афоризмов вроде «русские в лифте с... не станут» и «в XXI веке стучать надо в электронной форме». Но при всей злободневности и узнаваемости конфликтов язык пьесы довольно приблизителен, от диалогов порой веет искусственностью, привкусом пластмассы, которой на сцене вообще очень много. Главным и единственным элементом декорации Наставшев сделал белые пластиковые столы — весь спектакль актеры таскают их туда-сюда. Символизм этого решения понятен: дешевый и ломкий пластик обозначает неуют, неустроенность, неустойчивость и неестественность мира, в котором живут герои. Иногда с его помощью режиссеру удается построить красивые метафоры: Абу сооружает из столов и стульев высоченную башню, этакую романтическую лестницу до звезд, которую потом с грохотом рушат зловредные товарки Лиды. Порою круглая столешница превращается в ритуальный барабан или щит, за ними влюбленные прячутся от летящих в них помидоров (зрителям первых рядов тоже достается). Но прием быстро исчерпывает себя, а режиссер ничего нового не предлагает. Но в «Страхе», к счастью, есть нечто настоящее, не пластиковое — это дуэт Светланы Брагарник и Евгения Сангаджиева (он здесь оказался единственным представителем «Седьмой студии» Серебренникова). Вообще это первый спектакль, где почти во всех ролях заняты артисты бывшего Театра Гоголя. И на высоте тут оказалась именно старая гвардия — Майя Ивашкевич, Людмила Гаврилова, Ольга Забара уморительно и точно изображают вечно напуганных и зорко бдящих советских пенсионерок. А Светлана Брагарник здесь совершает настоящий актерский подвиг. Привыкшая играть героинь, она откровенно, не стесняясь, исполняет возрастную роль и при этом отважно скачет по шатким столам. В ее отношении к молодому таджику сквозит нежное материнское чувство, но во второй части любовь преображает ее и снова делает красивой и уверенной в себе женщиной, находящей в себе силы прощать и отпускать. В финале лирическая линия побеждает социальную, и можно было бы сказать, что любовь побеждает ненависть, но мы слишком хорошо знаем, что это не так, хотя, как и режиссер Наставшев, любим красивые сказки.

"Страх съедает душу",

пьеса Любы Стрижак по сценарию Фассбиндера, реж. Влад Наставшев, Гоголь-центр

Здесь совершенно невероятно играет актриса Светлана Брагарник. И для нее это актерский подвиг и прорыв. Сухенькая, маленькая, на неслушающихся ногах, она играет возраст так откровенно, так открыто. Но в возрасте сыгран точно и цепко типаж советской пенсионерки, еще полной сил и богатой чувственности, с ее памятью и опытом выживания, с бесстрашием и отважным любопытством к жизни - тот типаж, которому мало есть места на российского сцене. ... Актриса великолепна, она защитница своего возраста. Не выдумана, не сочинена роль, а исторгнута, извлечена из своей природы. Собственно, на нее и смотришь.

Да, это очень сентиментальный спектакль. Здесь спрямленные простые драматургические ходы. Слишком легко сходятся таджик-гастарбайтер и московская пенсионерка, слишком просто расстаются, слишком незайтейливо, одномоментно добиваются понимания и признания. Разворачивается облегченный конфликт, так и остающийся в основной своей массе мелодраматическим, в какие-то редкие моменты драматическим и совсем никогда - трагическим. Но здесь совершенно невероятно играет актриса Светлана Брагарник. И для нее это актерский подвиг и прорыв. Сухенькая, маленькая, на неслушающихся ногах, она играет возраст так откровенно, так открыто. Но в возрасте сыгран точно и цепко типаж советской пенсионерки, еще полной сил и богатой чувственности, с ее памятью и опытом выживания, с бесстрашием и отважным любопытством к жизни - тот типаж, которому мало есть места на российского сцене. Вот эти вышибленные из социальной активной жизни старушки, соскучившиеся по общению, словоговорению, коммуникации. Актриса великолепна, она защитница своего возраста. Не выдумана, не сочинена роль, а исторгнута, извлечена из своей природы. Собственно, на нее и смотришь. Хрупкость, беззащитность и временность мира Наставшев выражает в пластиковой дешевой мебели. Когда любовь вьется, свивается, тонкий, деликатный артист Евгений Сангаджиев выстраивает целые пирамиды из кафешных столиков и стульев. Когда любовь расшибается о быт, стулья и столы разбрасываются, ломаются, крошатся. Артисты ходят, стоят на этой мебели "на соплях" - рискуя всякий раз рухнуть и разбиться. Это, конечно, завораживающий эффект - вот как в цирке, чувство наслаждения и катарсиса сильнее, если видишь, как перформер рискует собственными костями. Это необычайно точно найденный образ - дешевого и ломкого мира, расползающегося у тебя под ногами. Помимо главной пары, выделяется комическая пара Михаила Тройника и Юлии Гоманюк - ужасно потешные, быдловатые родственники главной героини. Отлично сделана и шовинистическая истерика у Сергея Муравьева, который орет "Это моя земля!" и ложится на планшет, стараясь все большую территорию покрыть своим телом. В спектакле много красивого. Это вообще красивая сказка - со всеми атрибутами сказочного сознания. Видя, как изумительно работают в этом спектакле артисты Театра им. Гоголя (а именно "великие старухи" здесь изумительны), понимаешь, что всё, случившееся в этом театре, случилось не зря, и в результате был найден превосходный компромисс. Компромисс, который сегодня позволил найти это верную интонацию в поливозрастной труппе. Ту интонацию, которой не добьешься в монопоколенческих театрах - одновременно и реалистической, даже натуралистической игры, и изумительной заботы о старшем поколении, слов любви и нежности к пожилым. Этот спектакль ставил не Кирилл Серебренников. Но, разумеется, как и всё в Гоголь-центре, им инспирировано. Важно понять и признать вот что: Серебренников с какого-то момента из социального критика превращается в социального романтика. И мне кажется, этот процесс очень верный, закономерный и обещающий.

ИГРА С КЛАССИКАМИ

«Страх». Пьеса Л. Стрижак по киносценарию Р. В. Фассбиндера «Страх съедает душу». «Гоголь-центр» (Москва). Режиссер, художник, композитор Владислав Наставшев.

В целом скупого, лишь местами расцвеченного броскими фразами ... текста режиссеру хватает и для того, чтобы выстраивать мир высоких отношений Лиды, персонажа Светланы Брагарник, с ее избранником Абу, сыгранным Евгением Сангаджиевым. Про работу актрисы и ее самоотдачу уже принято говорить как про подвиг, в подтверждение чему лишь небольшое наблюдение, как она, пока разворачивалась сцена стычки ее мужа с продавцом магазина, переобув кроссовки, ожидала своего выхода. В ее решимости, настрое было все: так готовятся выйти на ринг в решающем раунде.

Из всех кинокартин, заявленных к постановке в «Гоголь-центре», именно перенос фассбиндеровского «Страх съедает душу» на сцену, на первый, поверхностный, взгляд, не представлял большого труда. Недаром же сам режиссер в своих фильмах намеренно использовал театральные приемы? Тут всего-то и работы, казалось, поменять имена — немецкие на русские, марокканские на таджикские, а все остальное — без особых отличий: роман пожилой вдовы с молодым гастарбайтером и по сей день вряд ли где сыщет всеобщее одобрение. Разве что в России можно ожидать более жестокой, до крови, до гибели, развязки. И тут весьма кстати Любовь Стрижак находит эквивалентную исходному названию и адекватную нашей ситуации таджикскую поговорку: «Страх — брат смерти». Сложно сказать, в каком объеме Владислав Наставшев использовал пьесу Стрижак, зато видно, как драматург в целом работала с исходным киносценарием, как адаптировала его к российским реалиям. В историю про любовь престарелой москвички к совсем юному на вид таджику — все флаги и лозунги времени в гости: национализм, ксенофобия, трудовые мигранты, сексуальная ориентация и прочая, прочая, прочая. Но для обозначения и заострения проблем Стрижак не тащит своих героев на площади, высокие трибуны или в суды, что стало трендом многих столичных постановок, а сводит конфликт к мелким бытовым разборкам, стычкам в магазине, ворчливому осуждению бабушек да их перебранке с управдомом («В XXI веке стучать надо в электронном виде!»). И бабушки эти — тот еще двигатель социального прогресса, который в исполнении «старой гвардии» Театра им. Н. В. Гоголя (Ольга Забара, Майя Ивашкевич и Людмила Гаврилова) задаст перцу любому: так лихо, точно и смешно играют они этот распространенный социальный типаж вездесущих пенсионерок. Ну а самое зло здесь и таится, и творится не во властных кругах (их, к слову, бледно прописанный представитель — всего лишь неумный шут в погонах), а в кругу домашнем, где использованная цитата из советской комедии о приключениях Шурика — «Если я встану, то ты у меня ляжешь» — давно стала плотью и кровью семейных драм. Впрочем, драму эту в таком же комедийном ключе разыгрывает здесь и дуэт дочки с зятем главной героини (Юлия Гоманюк с Михаилом Тройником) — домохозяйка и ее кухонный тиран, с трудом восседающий на расползающихся стульях. И это они затем устроят матери кровавую баню на свадьбе, где кровь, правда, — всего лишь сок раздавленных помидоров. В целом скупого, лишь местами расцвеченного броскими фразами — вроде «Русские в лифте срать не станут!» — текста режиссеру хватает и для того, чтобы выстраивать мир высоких отношений Лиды, персонажа Светланы Брагарник, с ее избранником Абу, сыгранным Евгением Сангаджиевым. Про работу актрисы и ее самоотдачу уже принято говорить как про подвиг, в подтверждение чему лишь небольшое наблюдение, как она, пока разворачивалась сцена стычки ее мужа с продавцом магазина, переобув кроссовки, ожидала своего выхода. В ее решимости, настрое было все: так готовятся выйти на ринг в решающем раунде — вставить ее роль в «Братьев», первый спектакль в кинотрилогии «Гоголь-центра», она бы точно всех порвала за своего Абу. И вот эти нешуточные страсти прошли контрапунктом к плоским бытовым дрязгам. Тут показательно, что посыл гостей с юга на три другие буквы Сергей Муравьев «печатает» скотчем на полу, ползая при этом на коленках (в другой сцене он же с криком «Моя земля!» плюхается пузом на пол). И хотя в одном из интервью Наставшев говорил, что в своем спектакле он «вступил в диалог с Фассбиндером», эти приемы (плюс рассадку и постоянное присутствие незадействованных актеров на сцене) он, похоже, использовал с оглядкой на «Догвилль» фон Триера. Точнее даже спародировал то, как их использовал Серебренников в своих «Идиотах» — втором спектакле «Гоголь-кино-театра». Но и перекличка с немецким режиссером тоже состоялась: как Фассбиндер в своей картине 1974 года «Страх съедает душу» переосмысливал ленту Дугласа Сирка «Все, что дозволено небесами» 1955 года, изначально заменив социальный конфликт на национальный и возрастной и далее последовательно изымая все побочные сюжетные линии да излишние, на его взгляд, многословные диалоги, так и Наставшев разрушает, облегчает структуру уже фассбиндеровского фильма, оставляя лишь тонкий каркас самого конфликта, хрупкую схему чувственных отношений. И вот их зримое воплощение уже сооружает на сцене Евгений Сангаджиев — из подручных столов и стульев, опасно балансируя на их двух-, затем трехъярусной высоте. Где вместо отдельного диалога или целой сцены — только скрип передвигаемой мебели. И паузы в застройке публика заполняет самостоятельно — так и Фассбиндер рассчитывал на активного зрителя, причем, активного в смысле сознания. Для чего уходил от прямого внушения идей, чтобы тот из увиденного, из «отсутствия действия» сам «старался» извлекать смысл и «чувствовал» картину ли, спектакль. Легко проследить, как этот принцип работает у Наставшева: вместо того, чтобы подробно объяснять и показывать, как завязывались и развивались их отношения, Абу и Лида продолжают молча строить свою башню из пластиковой кости. В постановке Сергея Юрского «Стульев» Ионеско герои, вопреки замыслу автора, не просто таскали на сцену стулья, а строили из них пирамиду и в финале вместо прыжка в окно поднимались по лестнице, восходя вверх, к чему-то нам неведомому. У Наставшева герои из больницы — страх подвел-таки к сестре вплотную — уходят в темноту. Финал остается открытым — в России все возможно…

отзыв о спектакле

«Страх».

Великолепный дуэт Светланы Брагарник с Евгением Сангаджиевым, в этом дуэте есть и любовная страсть, и любовное бесстрашие, и дикое звериное одиночество, что прибивает людей друг к другу, и главное - внутренняя чистота, внутреннее достоинство, что собственно и роднит этих столь разных по возрасту и по судьбе людей.

Театр. Гоголь-центр. Вчера ... посмотрели "Страх" - заключительную часть кинотрилогии (спектакли по мотивам сценариев легендарных фильмов). Почему театр выбрал Фассбиндера и его "Страх съедает душу"? В этом выборе - интуитивном или сознательном - и есть таинство таланта, когда безошибочно и точно угадывается точка пересечения текста и времени. "Страх" - это не о страхе, вернее, не просто о страхе, - это страх, порожденный ненавистью, которой наше общество поражено, как чумой. Великолепный дуэт Светланы Брагарник с Евгением Сангаджиевым, в этом дуэте есть и любовная страсть, и любовное бесстрашие, и дикое звериное одиночество, что прибивает людей друг к другу, и главное - внутренняя чистота, внутреннее достоинство, что собственно и роднит этих столь разных по возрасту и по судьбе людей. Спектакль резонирует с сегодняшним днем до дрожи. Презрение и ненависть к любому - кто в меньшинстве. Ненависть стаи, стада к любому, кто от стада отбивается - по гордости или по слабости. Очень актерский спектакль - в котором каждая роль - успех)

Человек человеку — пластмасса

О «Страхе» в «Гоголь-центре»

Сердце этого спектакля, разом запустившее всю его кровеносную систему, — актриса театра Гоголя Светлана Брагарник в роли пенсионерки Лиды. То самое «золотое сердце» ... Та самая душа, что способна противостоять страху и ненависти. Брагарник даже не любовь к мужчине играет, а просто здравый смысл, противостоящий общему безумию вокруг себя. Ведь любить — это так нормально.

Октябрь, ноябрь, декабрь, январь. Четыре месяца на то, чтобы до неузнаваемости преобразить пространство бывшего Театра имени Гоголя. Не надо входить в партию противников или сторонников Кирилла Серебренникова, чтобы сказать: это очень грамотно организованные интерьеры. Февраль, март, апрель, май, июнь. Пять месяцев на то, чтобы настрогать шесть новых и перенести на эту площадку три уже готовых спектакля. Не надо входить в партию противников или сторонников Кирилла Серебренникова, чтобы сказать: это удивительный результат. Особенно если знать, что спектакли эти вполне качественные, а иногда и просто хорошие. Честное беспартийное. Шедевров, впрочем, не случилось, но кто же их обещал? О чем этот театр? Ищите ответ в программной для Серебренникова трилогии «Братья» — «Идиоты» — «Страх», где сам он адаптировал к отечественным реалиям сценарий Ларса фон Триера, а коллегам отдал боковые створки триптиха. К Алексею Мизгиреву попал в перелицовку фильм Висконти «Рокко и его братья», к Владиславу Наставшеву — «Страх съедает душу» Фассбиндера в русском переводе Михаила Ратгауза и драматургической адаптации Любы Стрижак. «Страх» — победная точка сразу и в сезоне, и в трилогии. «Страх» — еще и ключевое слово для уяснения задач, которые Серебренников поставил себе и коллегам. «Страх и ненависть в Москве» — вот подходящее название для всего цикла в целом. «Бойся понаехавшей из провинции гопоты!» — предупреждали нас «Братья» Алексея Мизгирева. «Бойся либералов и прочих идиотов!» — читалось в глазах добропорядочных обывателей в «Идиотах» Серебренникова. «Гости с юга, идите на х..!» — таким воззванием начинается спектакль латвийского гастарбайтера Владислава Наставшева (да-да, это режиссер не из местных) о таджикских гастарбайтерах, заполонивших нашу златоглаво-белокаменную. Ненависть правит бал, заставляя одного брата начищать фейс другому брату. Ну или не брату, а просто «гниде черножопой», как было сказано в старом фильме Алексея Балабанова. «Страх» по всем признакам должен был провалиться. Начало спектакля никакое — или, вернее сказать, пластмассовое. Среди дешевых пластмассовых столов и стульев, скинутых кучей посреди площадки, бродят столь же недорогие пластмассовые люди. Пластмассовый ксенофоб в стартовом монологе ищет сочувствия у публики, травя байки о неблагодарных чурках. Пластмассовый таджик, сидя на пластмассовых корточках, костерит русских свиней и жадных ментов, а пластмассовый мент заходится в фальшивом хохоте, коверкая имя, написанное в паспорте гастарбайтера. Вроде все как полагается, но это не живые люди, а нехитрые трафаретные клише. Равноправные части мебельного конструктора, который по воле режиссера сделался главным героем спектакля. Ножки, сиденья, столешницы соединяются у Наставшева в самых хитроумных комбинациях, рождая все новые и новые сценические метафоры, а вот спектакль первые минут двадцать решительно не хочет срастаться в единое целое. Пьеса Любы Стрижак (это она заменила марокканский афоризм «Страх съедает душу» таджикским аналогом «Страх — брат смерти» и переименовала фассбиндеровского араба Али в таджика Абу) тоже поначалу кажется формальной и малоинтересной. А потом вдруг — щелк! — и спектакль начинает постепенно обрастать плотью и кровью. О чудо, пластмассовые люди делаются похожи на людей, и в какой-то момент ты понимаешь: спектакль скорее жив, чем мертв. Начинать праздновать окончательную победу театр может сразу после эпизода с помидорами, когда вся бледная пластмассовая рухлядь и впрямь окрашивается в кроваво-красные тона. Это разъяренные родственники и соседи закидывают мясистыми томатами безумную русскую бабку и ее молодого таджикского хахаля (Евгений Сангаджиев), отважившихся полюбить друг друга, а те прикрываются столешницей, как щитом. Красиво, конечно, когда красненькое медленно стекает по беленькому, но дело не только в формальной красоте. Сердце этого спектакля, разом запустившее всю его кровеносную систему, — актриса театра Гоголя Светлана Брагарник в роли пенсионерки Лиды. То самое «золотое сердце», о котором говорил фон Триер применительно к «Идиотам». Та самая душа, что способна противостоять страху и ненависти. Брагарник даже не любовь к мужчине играет, а просто здравый смысл, противостоящий общему безумию вокруг себя. Ведь любить — это так нормально, а ненавидеть и бояться — это, в сущности, так пластмассово.

СТРАХ. Премьеры Гоголь-Центра

Народная артистка России Светлана Брагарник продолжила опыт «вписывания» театра Гоголя в проект Серебренникова и сделала это превосходно. Александр Тимофеевский, знающий каждый кадр в любом фильме Фассбиндера и видевший народную актрису театра Гоголя еще на советской сцене, после спектакля так это выразил – психологические, телесные детали роли сыграны очень хорошо, Брагарник умеет спиной показать старость, а лицом юность.

После «Идиотов» по мотивам Ларса фон Триера, «Братьев» по фильму Висконти, настала очередь Райнера Вернера Фассбиндера. Режиссёр Владислав Наставшев и драматург Люба Стрижак закрыли тему, причем главную тему первого сезона Гоголь-Центра. Стрижак перевела, трансформировала образы фильма «Страх съедает душу» в ракурсы отечественной специфики: отношение жителей Москвы к «понаехавшим», то бишь к гастарбайтерам, то бишь к «таджикам». Наставшев придумал сценографию и способ сосуществования молодых актёров с заслуженными актёрами труппы театра Гоголя. Режиссёр придумал, как из десятка пластмассовых столов сделать кафе, квартиру, ансамбль ударных для древних таджикских джаз-ритмов, кофе, чай, потанцуем, деньги, чувства, отношения. Режиссёр создал особый пластмассовый язык этими пластмассовыми столами. Ведь всё у нас пластмассовое, шатающееся, одноразовое – фобии, законы, предрассудки, И всё получилось, резкость сценария вполне гармонировала со способом существования актёров на спортивной арене Гоголь-Центра. Народная артистка России Светлана Брагарник продолжила опыт «вписывания» театра Гоголя в проект Серебренникова и сделала это превосходно, так же как ранее это удалось старейшей актрисе театра Майе Ивашкевич в роли годовалого мальчика Пети в «Ёлке у Ивановых». У Фассбиндера – немецкая уборщица и мигрант из Марокко. На сцене Гоголь-Центра московская бабушка, тоже уборщица, вдруг влюбляется в таджика со стройки. Возможно ли такое? Вопрос интересный, учитывая густоту и плотность ненависти московских обывателей и власть имеющих полисменов к гастарбайтерам. Милиция, конечно, худшее зло для таджика, его могут не только оставить без денег, но и покалечить, просто так, забавы ради, при попытке «оказать сопротивление». Но в последние годы в категорию «таджиков» попали все москвичи, имеющие отличное от чиновничьего собственное мнение. Эту тему Гоголь-центр развил в спектакле «Идиоты», а здесь, в «Страхе», мы увидели попытку исследовать проблему бытовой, негосударственной ксенофобии и нетерпимости к иному племени. Представитель «иного племени» таджиков, Евгений Сангаджиев, сыгравший Абу, был убедителен. Он бешено плясал свои лезгинки и уворачивался от помидоров, которыми забросали «новобрачных». Маленькая китаянка Вера (Ян Гэ), хозяйка кафе, пела и соблазняла таджика, говорила на чистом таджикском – я не могу спать одна, оставайся. Абу появился на сцене в огромной «челночной» клетчатой сумке, похожий на гигантскую личинку, в этой же сумке происходила любовная «борьба нанайцев», то есть измена с маленькой Верой уже женатого «на бабушке» Абу. Хозяин магазина, налепивший скотчем на сцене простые московские слова «гости с юга, убирайтесь на х…», не продавший Абу маргарина, униженно платящий менту мзду за «ложный вызов», орущий и трепещущий от ненависти к «чёрным», разоряющийся и теряющий заложенную квартиру – убедительная типажно, социологически, психологически работа Сергея Муравьёва. Да и все, по отдельности, хороши – соседки и подруги, натравляющие управдома на возмутительную Лиду, смертельно завидующие её последнему «щастью» с «моющимся» таджиком, матерящийся мент и странный муж дочери Лиды, прущий со стройки промышленный скотч, маленькая китайская Вера и орущая про «хочу выйти замуж» славянская проститутка – все узнаваемы и хороши. Но вот чтобы одинокая бабушка-уборщица с московской квартирой женила на себе юного таджика – невиданное, неузнаваемое, на уровне социальных типов, происшествие. Александр Тимофеевский, знающий каждый кадр в любом фильме Фассбиндера и видевший народную актрису театра Гоголя еще на советской сцене, после спектакля так это выразил – психологические, телесные детали роли сыграны очень хорошо, Брагарник умеет спиной показать старость, а лицом юность, но общая «драма типов» недостоверна. Вот если бы она играла бывшую даму культуры, заслуженного работника искусств, так сказать – тогда другое дело. Выть от одиночества могут все, уборщицы, академики и гастарбайтеры. Но осмелиться на экзистенциальный бунт, на опрокидывание встроенных в сознание привычек и лекал общественного поведения могут только люди культуры, образованный слой, хотя бы и бывшие люди. Признаем и другое – театр должен показывать невиданные сочетания «типов. А драма как ломка, битва, очистка источников жизни – единственный выход из застоя смертельно притерпевшихся друг к другу социальных фобий.

«Страх» в «Гоголь-центре»:

Герои Фассбиндера — таджик и русская бабушка

Именно Светлана Брагарник ... стала истинной героиней этого спектакля. Если до ее прихода сценой безраздельно владел омертвелый страх, то она привносит в этот пластмассовый мир даже не любовь, а обычное человеческое сострадание, милость к падшим.

Рокко и его братья«Лукино Висконти — Италия 1950-х, «Страх съедает душу» Райнера Вернера Фассбиндера — Германия 1970-х, «Идиоты» Ларса фон Триера — Дания в канун миллениума. Персонажей этих классических кинолент разделяют десятилетия и сотни километров, но Кириллу Серебренникову (спектакль «Идиоты»), Алексею Мизгиреву («Братья») и Владиславу Наставшеву («Страх») захотелось, чтобы все они ходили по одним и тем же улицам, дышали одним и тем же воздухом. Место действия — Москва, время действия — наши дни. Жители этого Вавилона, ставшего главным героем трилогии, боятся и не любят друг друга. В последней части цикла (переводчик — Михаил Ратгауз, драматург — Люба Стрижак) театр коснулся, пожалуй, одного из самых устойчивых страхов горожан, связанного с массовым наплывом в Россию гастарбайтеров. Гостеприимством на зрителя пахнет с первой же сцены спектакля, когда некий выразитель народных чаяний (Сергей Муравьев) выложит на сцене скотчем надпись «Гости с юга, идите на х..», сопроводив свою акцию протеста рассказом о том, до чего же гадкие люди эти таджики. Именно в молодого таджика, а вовсе не в марокканца, как это было у Фассбиндера, влюбится русская бабушка Лида, сыгранная актрисой Театра им. Гоголя Светланой Брагарник. В роли таджика Абу — актер Седьмой студии МХТ Евгений Сангаджиев. С одной стороны — гоголевцы, с другой — актеры из студии Серебренникова. В распределении ролей в «Страхе» кроется подспудный, дополнительный сюжет этого спектакля. В конечном счете люди на сцене делятся не только на таджиков и русских, но и просто на «местных» и «понаехавших». Местными можно назвать актеров Театра им. Гоголя, которые в начале этого сезона со страхом и недоверием восприняли назначение Серебренникова на должность худрука, понаехавшими — всех варягов. В конечном счете спектакль Владислава Наставшева преодолевает не только фобии, связанные с массовой миграцией, но и вообще любые страхи, связанные с приходом чужаков на охраняемую тобой в течение многих десятилетий территорию. Преодоление, по правде говоря, дается с трудом. О том, что на сцене сосуществуют актеры принципиально разной природы и разных поколений, забыть непросто. В первые минут двадцать «Страх» упрямо не хочет срастаться в единое целое, и кажется, что спасти его не смогут никакие формальные режиссерские ухищрения. Актеры послушно тягают по сцене пластмассовые столы и стулья, сочетая их в различных комбинациях, но в отсутствие живого чувства все это воспринимается не как театральная метафора, а скорее как бодрая производственная гимнастика. Но в какой-то момент между Евгением Сангаджиевым (Абу) и Светланой Брагарник (Лида) пробегает искра, которая меняет решительно все. Именно Светлана Брагарник, сыгравшая добрую русскую бабушку с отекшими ногами, стала истинной героиней этого спектакля. Если до ее прихода сценой безраздельно владел омертвелый страх, то она привносит в этот пластмассовый мир даже не любовь, а обычное человеческое сострадание, милость к падшим. И если прав Аристотель, учивший, что любая трагедия основана на страхе и сострадании, то здесь присутствуют оба этих компонента. Нет, «Страх», конечно, не трагедия, а всего лишь мелодрама, незамысловатая история из жизни своих и чужих. Но после этого спектакля кажется, что страхи актеров Театра им. Гоголя перед нашествием чужаков преодолены. Можно двигаться дальше.

О бедном таджике замолвите слово:

в «Гоголь-центре» показали «Страх»

История начинается с того, что Абу встречает в кафе русскую женщину в летах Лиду. Ее сыграла народная артистка России Светлана Брагарник. Как-то быстро развиваются их отношения, и так же стремительно возрастает негодование и недовольство окружающих. ... Им, как это бывает в жизни, начинают строить козни соседи, друзья, а дочь героини больше желает своей матери смерти, чем отношений с этим таджиком.

«Страх» - постановка московского театра «Гоголь-центр», премьера которой состоялась еще в прошлом году, а вчера, 11 сентября, прошел показ в рамках закрытия сезона. Спектакль Владислава Навсташева основан на мелодраме Дугласа Сирка «Все, что дозволено небесами», рассказывающей об истории любви марокканской вдовы и молодого садовника. В версии же российского режиссера действие проходит в Москве, а главные герои - русская пожилая женщина и гастарбайтер из Таджикистана. Корреспондент интернет-портала «Россия для всех» сходила на спектакль и постаралась узнать у главного героя - калмыка, как ему мигрантская роль. На поверхности явно лежала тема национализма, но к концу спектакля начинаешь сомневаться, он ли это был. Зависть подруг-соседок, неприятие чужого остальными соседями и родственниками пожилой женщины и цинизм с равнодушием, царящие в больших городах вроде Москвы. История начинается с того, что Абу, которого сыграл актер «Седьмой студии» Евгений Сангаджиев, кстати, калмык по национальности, встречает в кафе русскую женщину в летах Лиду. Ее сыграла народная артистка России Светлана Брагарник. Как-то быстро развиваются их отношения, и так же стремительно возрастает негодование и недовольство окружающих. - По сценарию главный герой - мигрант из Таджикистана, города Худжанда, - немного неправильно, ставя ударение на последний слог в названии города, рассказывает Евгений Сангаджиев после спектакля. - Эта была задумка Любы Стрижак, которая адаптировала пьесу для московской сцены. Как вы понимаете, по национальности я не таджик, поэтому эта роль мне изначально далась трудно, так как в обычной жизни у меня не было возможности пересечься с этими людьми. Однако после утверждения на эту роль Сангаджиев, или Абу, начал изучать поведение мигрантов и их культуру. - Сейчас таджики в Москве - это, так сказать, имя нарицательное. Я сам был в Самарканде, встречался с таджикскими ребятами. У меня самые хорошие впечатления об этой поездке, это сказка, - с восхищением рассказывает Абу о Самарканде. - В Москве же я ездил на рынки и стройки, где работали ребята из Таджикистана, слушал, как они разговаривают, запоминал произношение, слушал какую-то музыку, изучал отличительные черты. В целом Евгений сыграл скорее не таджика, а мигранта - и узбека, и киргиза, и азербайджанца, и дело не в том, что выученные им таджикские слова иногда исковерканы, а иногда совсем неправильные. Саму постановку в двух словах не пересказать - в ней важны детали, обстановка и даже свет. Главные герои - две разные культуры, ментальности, социальные слои, миры - встречаются, и у них даже получается увидеть друг в друге общее и единое. Им, как это бывает в жизни, начинают строить козни соседи, друзья, а дочь героини больше желает своей матери смерти, чем отношений с этим таджиком. В конце Абу умирает - то ли от сердечного приступа, то ли еще от чего-то. В процессе зритель даже не успевает заметить, что ярко выраженного национализма, который проглядывает под конец спектакля, изначально не было. Это наши бытовые зависть к счастью других, неприятие чужих и страх перед незнакомым так незаметно переросли в уже необоснованную ненависть к личности на основании национальности. Белые пластиковые стулья и столы, наряду с Абу и Лидой, наверное, главные герои этой постановки. Остальные участники пьесы адаптируют стулья и столы под все необходимое для смены обстановки: дом, кафе, кровать и даже кофе со спичками... Герои то ломают их, то собирают вновь, как бы напоминая, что всё вокруг настолько хрупко и непостоянно, что может в любой момент разрушится, исчезнуть, измениться. - Я ехал в метро, смотрел на женщин старше себя, которым, допустим, лет 65, и представлял, как таджик или узбек, не очень хорошо владеющий русским языком, старается с ними знакомиться, - с несколько задумчивым видом рассказывает о своем наблюдении Сангаджиев. - И я понял, что они все боятся друг друга. Всех их объединяет страх! Хотя чего именно боятся, совсем непонятно...